Нет сомнения в том, что эта иконопись выражает собой глубочайшее, что есть в  
древне-русской культуре; более того, мы имеем в ней одно из величайших, мировых сокровищ религиозного искусства.
Ее господствующая тенденция - аскетизм, а рядом с этим несравненная радость, 
которую она возвещает миру.
Но как совместить этот аскетизм с этой несравненной радостью?
Вероятно, мы имеем здесь тесно между собой связанные стороны одной и той же религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной седьмицы и к радости всеобщего Воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня.
Поэтому в нашей иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические 
совершенно одинаково необходимы.
Поверхностному наблюдателю эти аскетические лики могут показаться
 безжизненными, окончательно иссохшими.

На самом деле, именно благодаря воспрещению “червонных уст” и ”одутловатых щек”
 в них с несравненной силой просвечивает выражение духовной жизни, и это не смотря 
на необычайную строгость традиционных, условных форм,  
ограничивающих свободу иконописца. 
Казалось бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно существенные черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища святого, и взаимоотношение его крест-накрест сложенных рук.
 И сложение его благоволящих пальцев; движение стеснено до крайности, исключено 
все то, что могло бы сделать Спасителя и святых похожими на “таковых же, 
каковы мы сами”.
Даже там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается взгляд святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее сосредоточие духовной жизни человеческого лица.
А рядом с этим в древней русской иконописи мы встречаемся с неподражаемой передачей таких душевных настроений,
как пламенная надежда или успокоение в Боге.

Говоря об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать о другой ее черте, органически связанной с аскетизмом. 
Икона в ее идее составляет неразрывное целое с храмом, а потому подчинена его архитектурному замыслу. 
Отсюда изумительная архитектурность нашей религиозной живописи: подчинение архитектурной форме чувствуется не только в храмовом целом, но и в каждом отдельном иконописном изображении: каждая икона имеет свою особую внутреннюю архитектуру, которую можно наблюдать и в непосредственной  
связи ее с церковным знанием.
------------------------------------------------------------------
 По словам известного протопопа Аввакума: “По попущению Божию умножилось в русской земле иконного письма неподобного. Изографы пишут, а власти соблаговоляют им, и все грядут в пропасть погибели, друг за друга уцепившиеся. Пишут спасов образ Эммануила - лицо одутловато, уста червонные, власы кудрявые, руки и мышцы толстые; тако же и у ног бедра толстые, и весь яко Немчин учинен, лишь сабли при бедре не написано. А все то Никон враг умыслил, будто живых писати... Старые добрые изографы писали не так подобие святых: лицо и руки и все чувства отончали, измождали от поста, труда и всякия скорби. 
А вы ныне подобие их изменили, пишете таковых же, каковы сами”.

Мы видим перед собой, в соответствии с архитектурными линиями храма, человеческие фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив,- неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы чрезмерно удлиняются: голова получается непропорционально маленькой по сравнению с туловищем.
Фигура становится неестественно узкой в плечах, чем подчеркивается аскетическая истонченность всего облика.
Помимо подчинения иконы архитектуре храма, в ней можно проследить симметричность живописных изображений.
Не только в храмах, в отдельных иконах, где группируются многие святые,есть некоторый композиционный центр, который совпадает с центром идейным. И вокруг этого центра обязательно в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон святые.
В роли композиционного центра, вокруг которого собирается этот многоликий собор являются Спаситель или Богоматерь, или София- Премудрость Божия.
Иногда соответствуя идее симметрии центральный образ раздваивается.
Так на древних изображениях Евхаристии (Благой жертвы) Христос изображается вдвойне, с одной стороны дающим апостолам хлеб, а с другой стороны святую чашу.  
И к нему с обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно изогнутые и
наклоненные к нему апостолы.
Архитектурность иконы выражает одну из центральных и существенных ее мыслей. 
В ней мы имеем живопись, по существу, соборную: в том господстве архитектурных линий над человеческим обликом, которая в ней замечается, выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над индивидуальным.
Здесь человек перестает быть самодовлеющей личностью и подчиняется общей архитектуре целого.